DILIGANS : туристическая компания

Уже два дня, как мы ездим по Якутии и дрожим от холода. Смешно! Ведь до этого полторы недели изнывали от жары.

Никто не подумал взятье собой теплые вещи. Хотя в Москве родители буквально набили ими все наши чемоданы.

Ведь для них БАМ — это прежде всего вечная мерзлота.

«Никакого понятия о стройке века»,- смеялись мы над ними. Но только до границы с Якутией.

Стоило её пересечь, тут же подул резкий холодный ветер, а по небу побежали сердитые дождевые тучи. Словно граница была проведена согласно каким-то климатическим условиям.

Даже в автобусе мы сидим, завернувшись в одеяла. И только иногда кто-нибудь выскочит из автобуса, сорвёт ветку кедрового стланика, на память щелкнет фотоаппаратом разбегающиеся во все стороны, словно от ветра, сопки — и обратно в автобус.

Концерт в поселке Золотинка нам хорошо запомнился. За полчаса до начала за кулисы пришёл мальчик лет десяти.

В сером наглухо застегнутом пальтишке, сером берете, выглаженных серых брюках, начищенных туфельках и с фотоаппаратом наперевес. Из-под берета выбивались белые волосы.

По его опрятному виду можно было догадаться, что к нашему концерту он тщательно готовился, как готовятся только к любимому делу. — Здравствуйте!

— смело сказал он,- А что вы будете показывать?

— Здравствуй! — ответили мы.- Показывать будем…

всё! — И смешинки тоже? — спросил мальчик.

— И смешинки тоже.

— Вот это хорошо! Это я люблю!

— обрадовался он. — Вчера, например, мне очень понравилось.

— Что тебе вчера понравилось?

— сразу насторожился я. — Да тут вчера тоже студенты выступали, которые у нас на стройке работают. Из Минска.

У них такие смешные смешинки были, что от смеха все ну я не знаю чего делали…

— Что, так уж всем и понравилось? — ревнуя зрителей к «чужим» студентам, спросил наш режиссер Саша Четверкин.

— Еще бы! Вот, например, такая смешинка… Признаться, до этого момента никто из нас мальчика всерьёз не принимал.

Ну зашёл, ну хочется ему поговорить, ну поговорили. Но между делом.

Ведь всем ещё и переодеться надо, а артистам — грим наложить…

Но, когда он начал рассказывать смешинку, которая ему запомнилась, мы замерли, словно в стоп-кадре: кто с зеркальцем в руке, кто с одной ногой в штанине. Он слово в слово рассказывал нам шутку-минутку из нашей программы.

Конечно, ничего страшного в этом не было.

У нас и без неё достаточно юмористических номеров. Но как миниатюра, написанная авторской группой нашего театра с помощью писателя — выпускника нашего института Лиона Измайлова, попала к студентам из Минска?

— Тебя как звать? — спросил я. — Сергей, — серьезно сказал мальчик.

Потом подумал немного и добавил: — Можно Серый.

— Так, Серый, а что они ещё показывали, не помнишь? — Как же не помню?

Все помню!

— сказал он и начал пересказывать…

нашу вторую миниатюру. Тут уже всем стало не до смеха.

— Ничего не понимаю! — расстроился Четверкин, которому теперь вместе со мной предстояло за десять минут до выступления менять программу.

— А это было? А это? А это? — тут же посыпались на Серого вопросы о номерах уже от самих исполнителей.

— Погодите, погодите!

Не все сразу,- понимая, что он полезен, важничает Серый. — Это было, а этого не было.

А это Хазанов читал, когда приезжал в Тынду. А это по телевизору Лившиц и Левенбук разыгрывали, а эти стихи Вознесенского наша учительница на «Огоньке» декламировала…

— Товарищи!

— не выдержал вдруг Игорь Фа-туев, солист ансамбля.

— Да вы только посмотрите на него! Это же гениальный ребёнок!

Мало того что у него память, как магнитофонная лента, так он еще и Вознесенского знает. Может, он и сам стихи сочиняет?

— Нет. Сам не сочиняю,- ответил Сережа. Саня сам сочиняет.

Он вскочил, сбегал в зал и привел Саню — карапуза в незастегнутых сандалиях на босу ногу, но в телогрейке, кепке и с ватой в ушах — от ветра.

— Но вообще-то он рисует лучше, чем сочиняет,- хвастает другом Серега. После минутного молчания Четверкин — единственный в нашей агитбригаде отец — говорит: — Вот моя дочь подрастёт — я её тоже на БАМ в школу учиться отправлю.

Пусть тоже гением станет!

А вы, кстати, ребята, как учитесь? — Учёба — это ерунда,- отмахивается Сережа,- это легко.

Конечно, на пятерки, — потом посмотрел на часы и сказал, вздохнув: — Ладно, Саня, пошли.

А то артистам уже на сцену пора, а мне выдержку на фотоаппарате проверить надо.

Я экспонометр дома забыл. На этом концерте мы чувствовали себя под защитой Серого.

Стоило только кому-нибудь из детей в зале расшуметься, он тут же подходил и делал замечание. Они его слушались.

Авторитет! Всё-таки с фотоаппаратом.

После концерта Сережа и Саня снова пришли к нам за кулисы.

— Я всё узнал!

— гордо сказал Сергей.

— Вчерашние вас в Моготе видели.

И за вами записывали.

— Откуда ты знаешь?

— А я слышу во время концерта, как кто-то всё говорит за спиной: «Это было, а этого не было… А это надо запомнить — ещё пригодится».

Обернулся — так и есть! Вчерашние!

— А тебе-то самому понравилось? — спрашиваю я. -Ой, как понравилось!

— Тут Сережа замялся, посмотрел на художественного руководителя своего клуба, пишущего отзыв в наш гастрольный альбом, и, боясь, что откажут, предложил: — А можно мы тоже вам кое-чего напишем? Долго в комнате худрука они с Саней пыхтели, сопели, спорили, пока наконец не вернули нам книгу отзывов.

Под рисунком «Первая улица Золотинки» были написаны стихи — аккуратно, словно на уроке чистописания: Ваш концерт запомнили надолго, С песнями, смешинками, стихами. Мы б хотели тоже стать такими.

Будем в институт ваш поступать.

Когда я показал всем рисунок и прочёл вслух стихи, Сережа смутился и, оправдываясь, сказал: — Стихи-то я писать могу. И даже очень много.

Вот только в рифму не всегда получается…

Когда поздно вечером, погрузившись в автобус, отправлялись мы в Беркакит, с крыльца клуба нам вслед махали руками два маленьких человека — Саня и Сережа…