На отказ всегда уходит больше времени, чем на согласие!
Зое, видимо, захотелось рассеять мои обиды, и она поинтересовалась, сколько у меня было женщин. Как и большинство девушек, она считала, что все начинающие мужчины любят хвастаться своими победами. Хочешь отвлечь мужика от обиды, попроси рассказать его о предыдущих «победах»!
Как другу я похвастал Зое, что мой список уникальный — такого нет ни у кого! Самый большой список девушек…
которые мне отказали!
Сегодня он пополнился.
Мои слова её развеселили. Это меня обидело ещё больше.
В те годы я ещё не знал, что… У женщины всегда улучшается настроение, когда она кому-нибудь из мужчин отказывает.
— Тебе надо быть юмористом! — выдала вдруг она. — Ты такой смешной, особенно когда злишься.
Ох, сколько раз в жизни мне потом предстояло услышать эту фразу!
И каждый раз после очередного отказа.
От любых попыток Зои развеселить меня обиды приумножались, как валовый продукт советской индустриализации.
На «юмориста» я обиделся окончательно.
Что за чушь? Юморист — это пошло и несерьёзно.
Через четыре года я должен был стать серьёзным советским инженером на какой-нибудь электростанции и с комсомольским энтузиазмом вписаться в ленинский план ГОЭЛРО — начать работать на пользу Родине! А юморист кто такой?
Паразит да и только.
Ужас подкрался незаметно. Нагрузив повозку продуктами из военных стратегических запасов Родины: тушёнкой, консервированной сайрой и корюшкой, мы тронулись в обратный путь.
Надо было торопиться, день клонило к вечеру.
Но наверстать упущенное время с нашими буйно-ракетными «скакунами», чтобы успеть вернуться до наступления тьмы, не удавалось.
Они по-прежнему оправдывали чувство юмора тех, кто их так назвал.
Начало смеркаться! Конечно, вспомнилась фраза о нездоровых медведях.
Шутка ли? Ночь, тайга, бредущие лошади, полная повозка продуктов…
А вдруг медведи почувствуют запах консервов? Я начал погонять лошадей: мол, давайте побыстрее.
Ракета делала всё возможное и невозможное, искренне желая доказать, что имя ей дали правильно, тащила за собой и повозку, и Буйную. Начался дождь.
С неба словно пролилось всё тёплое течение Куросиво.
Лошадям становилось всё сложнее вытаскивать повозку из размякших, вязких низин.
Наконец, случилось то, чего мы особенно опасались: до бивуака оставалось ещё полпути, а уже до жути стемнело. Правда, у меня был фонарик.
Но с фонариком в тайге — всё равно что с удочкой в Сахаре. Как говорят в Одессе: «Не смешите меня, у меня губа треснула!
» Фонарь был дальнобойный, как у шахтёров.
Посветив в темноту метров на двадцать вперёд, я с ужасом понял, что в низине такая топь, через которую лошади не перейдут!
Объехать невозможно.
По обе стороны непроходимая тайга стояла двумя крепостными стенами.
Даже в темноте я почувствовал, как Зоя побледнела. Тревожно заржала Ракета.
И я решился!
Я же хорошо учился по физике в школе. Задачки в учебнике Пёрышкина решал быстрее всех в классе!!!
«Надо использовать инерцию нагруженной повозки!
» — промелькнуло в голове. Со всей силы я ударил поводьями и закричал как можно громче голосом Чингачгука, которому на спину поставили русский горчичник.
Я — победитель школьной олимпиады по физике — был уверен, что если лошади побегут достаточно быстро, то мы на скорости топь преодолеем. Крик мой был столь ужасен, что лошади не просто побежали: они понесли.
Поперёк всех формул физики врезались в топь и встали в ней как вкопанные, завязнув по пузо. Остановка была столь резкой, что инерция действительно сработала правильно: мы с Зоей вылетели из повозки и булькнули в размокшую глиняную топь.
Позже, когда ужас от происшедшего прошёл, я, конечно, был горд тем, что не выпустил поводья. Согласно народной примете, это означало, что когда-нибудь я стану неплохим наездником.
В будущем я не раз падал с лошадей, но каждый раз не выпускал поводья! И меня каждый раз хвалили: «Станешь наездником!
» Последний раз эту похвалу я слышал, когда мне было уже за пятьдесят… Теперь я вспоминаю о той ночи с улыбкой.
Но тогда нам было не до шуток: ночь, тайга, кишащая, как нам казалось, медведями, которые наверняка очень любят просроченные консервы из стратегических запасов СССР. Ни телефона.
Ни телеграфа. Короче, ужас ужасный!
Кошмар кошмарный!
Мне всего 18 лет! Казалось бы, жить и жить…
Первый раз в жизни я реально почувствовал, как сознание помутилось.
А также понял, что отключившееся сознание может включить какие-то резервные силы организма, которые сами найдут выход из безвыходного положения.
Словно кто-то переключил в голове тумблер — все мысли исчезли — на «автопилоте» подошёл к повозке, вынул заряженное ружьё, поднёс его к уху Ракеты и… выстрелил в воздух!
Не знаю, о чём в этот момент подумала Ракета, оглохла она или нет, но она и впрямь рванула, как ракета: не с лошадиной силой, а с силой двигателя первой ступени ракетоносителя. Вырвала из топи и повозку, и Буйную…
Взбесившиеся клячи с испугу погнали вперёд в темноту, оставив нас втроем: Зою, меня и фонарик. — Ну ты молодца!
— в Зоином голосе явно слышалось восхищение. — Ты где так научился управляться с клячами?
В ответ я загадочно промолчал.