Юность
Большинство телезрителей и читателей сегодня относятся ко мне как к писателю-сатирику. Открою секрет — я не сразу им стал!
Никто уже и не угадает, с чего начиналось мое писательство.
С дневников, которые я вёл во время путешествий.
Путешествовал ежегодно с агитбригадой МАИ. В то время Советский Союз напоминал огромную строительную площадку, и наш народный студенческий театральный коллектив по комсомольским путёвкам посылали на различные ударные стройки. Мы побывали в самых дальних закоулках нашего необъятного многонационального Союза.
Прямо скажу: впечатления остались на всю жизнь! Первое из написанного мной, что было напечатано, — это очерки о путешествиях с нашим самодеятельным коллективом по Тюмени в журнале «Молодая гвардия».
Перечитываю, и даже не верится, что всё это было написано будущим популярным сатириком!
Радость пришла неожиданно.
Наш институтский театр, которому не было ещё и полугода, занял первое место среди агитбригад Москвы, и профсоюзный комитет предложил нам на лето путёвки с концертами по Тюменской области.
Пароходы, вертолёты, тайга, нефтяные вышки — тысяча километров по Иртышу, тысяча по Оби! — всё это вдруг оказалось доступным.
Получилось так, что в поездку подобрались самые «универсальные». Каждый и жнец, и кузнец, и на дуде игрец.
За окошком поезда пару дней тянулась подгоревшая солнечная степь с копотью, осевшей вдоль дороги на полыни. На четвёртые сутки показались горы Урала.
Словно стадо верблюдов, медленно обгоняя друг друга, выползали они из-за горизонта на нас. Может, потому, что в нашем институте не проходят географию, Тюмень до этих гастролей представлялась нам как некая темень с непролазной грязью, комарами, медведями, тайгой на мостовых… А тут залитый утренним прохладным солнцем вокзал — стекло и алюминий, мечта Чернышевского.
И высадили нас с поезда не в грузовик-самосвал, а в многоместный «Икарус» и повезли по просыпающемуся городу, который предстал перед нами во всей своей ещё пустынной свежести.
Иван Васильевич Жуков, элегантно одетый человек с чёрной, уже посеребренной к вискам шевелюрой и мягкими, как два шмеля, глазами, директор Тюменского областного Дома народного творчества, проводил наше первое, «окошенное», знакомство с городом. Сначала, увидев, что вместо тридцати человек из вагона вылезло всего девять, из которых трое представились ему как художественные руководители, а один — политическим обозревателем, он не на шутку встревожился: — И это все? А кто же выступать будет?
Ну что ж, поехали… Когда москвичи приезжают в какой-нибудь провинциальный город (а москвичам все города, кроме Москвы, кажутся провинциальными), то им всегда хочется, чтобы в них все с первого взгляда угадывали москвичей.
Может, поэтому, одевшись с Сашей Богатыревым во все самое лучшее, с фотоаппаратами наперевес мы гордо вышли из гостиницы.
Как и я, Саша — уже инженер.
В агитбригаде главный менестрель.
Поет студенческие песни.
Заодно играет в миниатюрах.
Актер театра миниатюр.
Автор и, наконец, художник-дизайнер.
А художники в такого рода поездках особенно нужны: когда объявление написать, когда афишу-анонс.
Ещё будучи студентом, всего с двумя песнями за душой Александр в составе институтских агитбригад объездил Забайкалье и Камчатку, побывал на Карпатах и на Урале.
Теперь эти же две песни привез и в Тюмень. Мы идем с Сашей по главной улице.
Сначала мимо нас проплывают модерновые, залитые слепящим солнцем рестораны, кинотеатры с мозаичными, плывущими в красной невесомости светло-серыми космонавтами на фронтонах, сотообразные гостиницы. Линейкой пролегла по Западно-Сибирской низменности главная улица.
Когда-то это был тракт, по которому гнали в Сибирь ссыльных.
А теперь… За современными зданиями, в глубине города повсюду торчат журавлиные шеи подъемных кранов.
Но вот улица Республики сужается, и мы постепенно оказываемся в тридцатых-пятидесятых годах.
Толстостенные кирпичные дома с маленькими окнами и лепными излишествами. От тяжелых серых домов ложится на тротуары сырая серая тень.
Долго тянется «середина нашего века», но вот кончается и она. Асфальт сменяется булыжником — высокие дома уступают место приземистым срубам.
Ухоженные и аккуратные, как уютные крепостёнки человеческого счастья, стоят они в резных наличниках, в кружевной деревянной отделке. Их окна с раскрытыми ставнями и белыми занавесками напоминают издали севших на стену огромных бабочек.
При входе в «Книги» сталкиваемся с молодым человеком при бороде и фотоаппарате, который, как нам кажется, тоже хочет, чтобы его приняли за москвича.
— Ничего стоящего нет, — сообщает он нам запанибрата.
— Теперь, чтобы какую-нибудь клёвость достать, надо поглубже забираться. Слишком уж много в Тюмени из-за всех этих строительств приезжих стало…
Пересменка на камвольно-суконном комбинате.
Женщины и девчата в рабочей одежде, как нам кажется, нехотя заполняют красный уголок с игрушечной сценой, на которой может уместиться лишь такая небольшая бригада, как наша.
Мы подглядываем в щёлочку занавеса.
Позор, кажется, неминуем.
Во дворе за открытым окном стучит лебедка.
А кое у кого из наших в такт ей морзянкой постукивают зубы от страха. — Начинайте!
— подает знак с первого ряда приехавший с нами худрук нашего институтского Дома культуры. — Пора!
«Дождливым вечером, вечером, вечером…» — под первые музыкальные фразы «Пилотов» двое растаскивают руками занавес, а между куплетами я, стараясь побороть дрожь в голосе, как можно торжественнее объявляю агитбригаду Московского ордена Ленина авиационного института имени Серго Орджоникидзе.
«Мы парни бравые, бравые, бравые», — подхватывает ансамбль, а кто-то в зале встает и идет закрывать окно, чтобы не мешал шум лебедки, доносящийся с заводского двора. — Ребята, вы только посмотрите, какая сегодня белая ночь!
— говорит на набережной Невы своим товарищам после выпускного вечера один из выпускников средней школы.
— Она должна запомниться нам на всю жизнь — 21 июня 1941 года».
— Не двадцать первое, а двадцать второе, — поправляют его друзья. — Уже ведь без пятнадцати четыре.
«Мальчишки сороковых годов» — так называлась наша композиция о разбитых войной судьбах, надеждах, мечтах.
Мы использовали в ней не только стихи и песни известных авторов, но и рассказы родителей, переживших войну, преподавателей, прошедших её с боями.
Принёс, например, частушки и песни, сочинённые солдатами, нынешний наш маёвский доктор технических наук, а в прошлом лейтенант В. Б. Тихонов.
Это его выпускной вечер совпал с началом войны.
Принято считать, что по содержанию агитбригада — это жанр наступательной боевой публицистики, а по форме — один к одному «Синяя блуза».
Если человеку громко крикнуть в ухо «Будь хорошим!» — сомневаюсь, чтобы он от этого стал лучше.
В наше время зритель столько повидал постановок в театрах, прочёл столько книг, стал таким докой в киноискусстве, что ему мало уже указать пальцем: «Иди туда!» Искусство эмоциональное воспитательнее любого плакатного.
Ведь если зритель заплакал или вознегодовал от увиденного на сцене, он уже вряд ли допустит, чтобы это действие повторилось при нём в жизни. Так думалось нам. И мы оказались правы.
Читайте так же:
